Просто рассказ. Раньше не публиковался...
«О ЗАСАДАХ, ВНИМАНИИ К МЕЛОЧАМ И ПОЛЬЗЕ КУРЕНИЯ»
Засада – занятие унылое. Придет ли кто – неизвестно, а сидеть и ждать – обязан. Значит, кто-то из начальства посчитал перспективным. Ну, или просто – нужно отработать и этот вариант розыска. Для отчетности и «галочки» в документах: «Проведено засадное мероприятие, результат отрицательный…»
Сидим в засаде с Геной. Гена – «вечный старшина». Образования не хватает, восемь классов «и коридоры». В смысле, не раз отправляли доучиваться в ближайшую вечернюю школу, но Гена ее бросает – двое детей, другие заботы. Руководство, конечно, бухтит. Есть приказ министерства: в милиции – только со средним образованием, ниже нельзя.
Но Гена – особая статья. Во-первых, он пришел в начале пятидесятых, такого приказа еще не было. Скоро тридцать лет стажа службы. Может и сам уйти в любой момент. Но заменить – некем. Потому что, агентурист. Кто в теме, понимает: передать агентуру на связь другому оперу – та еще проблема. И это уже – «во-вторых».
А в-третьих, Гена и сам не хочет быть офицером. Говорит: «Дико я буду выглядеть в полста с лишним, с одной сиротливой звездочкой на погоне. Как после штрафбата. А так – усатый бравый старшина, сам черт не брат».
Гена, конечно, хитрит. Уголовный розыск форму не носит. Но бывает все же, выгоняют дважды в год на строевые смотры. Неизбежное зло. Хотя, раньше розыскников на такие мероприятия не привлекали. А теперь – для показухи и численности. Для «галочки», в общем, у нас такое любят.
Хочется курить. Но в засаде нельзя, это азы, демаскирует сразу твое присутствие. Спрашиваю:
- Гена, тебе приходилось на войне в засадах сидеть? Как там с куревом было тогда?
- На войне – не приходилось, я же в самом конце попал, последним призывом. Пока довезли в действующую армию, война, считай, уже и кончилась. Так, только чуток, уже за Будапештом. Чего там – в засадах сидеть, – гнали эту сволочь на проход, вышибали из каждой поганой щели.
А вот после – не раз пришлось. Это уже Западная Украина, войска по охране тылов фронта. Вернее, внутренние войска НКВД, их тогда переименовали. С «лесными братьями» разбирались, те по схронам: другая тактика, другие методы борьбы. Эти черти – с ними не покурить, за версту чуют. Зверье. Хитрые, подлые, осторожные.
- Расскажи! – требую я.
- Скучно – Гена машет рукой, обрубая мою инициативу. – Сто раз говорено: выявили, окружили, закидали гранатами. С ними не церемонились, кто не сдается – уничтожали.
- Вот ты сказал: «выявили». А – как?
- Обычно. Оперативно-поисковая группа. Учет и анализ происшествий на территории. Работа с населением. Засады те же. Рутина, рассказывать нечего.
Ну, когда и войсковые операции проводили. Окружили лесной массив, прочесали, зачистили. Но это редко, по большим бандгруппам. И саперов привлекали, и собак.
Всякое бывало, там до пятидесятых годов по лесам чудили. Но я уже тогда перевелся в уголовный розыск. Зацепило однажды миной, признали негодным к строевой. И все, списан из армии, зачислен сюда. Так и работаю до сих пор.
- Скучный ты человек, Гена… – говорю я, с прицелом раззадорить собеседника. – «Сам видел, никому не расскажет». Вот ты помрешь, потомки ничего не узнают, а будут всякую лабуду о том времени после собирать.
- Пусть документы читают – Гена неумолим, ему просто лень чесать языком. – В документах все есть. А очевидцы, бывает, сами завираются безбожно.
- Ладно – пытаюсь перевести разговор на другую тему. – Вот, говорят, раньше кололи профиль Сталина на груди, даже в песне об этом есть. В смысле, поведут на расстрел, увидят – и по вождю стрелять не будут.
- Вранье! – опять рубит Гена. – Сталина – кололи, а дураков не было. Надо расстрелять – никто не посмотрит. На девочек-пионерок такой рассказ. Или на блатную шпану, дурной романтикой башку забивать. Тогда говорили: «Сталин черных поступков не покрывает».
- Кстати, слышал, банды из бывших фронтовиков – самые страшные были.
- Тоже вранье. Что значит, «самые страшные», чем измеряли? Самые страшные всегда, кто человеческий облик потерял. А такие везде были, и в тылу тоже. Хорошо, расскажу тебе тогда случай…
Я доволен, Гену удалось-таки разговорить. Он продолжает:
- Это, пятидесятые уже, я из армии после ранения, в Белоруссии временно осел. Райотдел довольно большой, областной город, война потрепала, многое разрушено еще. Но восстанавливают ударными темпами, пленные трудятся, местные жители помогают. И военно-строительные части тоже.
Со жратвой пока еще плохо, карточки только три года, как отменили. И военное положение тогда же сняли, комендантского часа больше нет, можно по городу без пропуска ходить.
И завелась в предместьях банда. Грабят, в основном, небольшие магазинчики и лавки потребкооперации.
И вырисовывается картина: грабят не так для наживы, а пытаются еще вызвать недовольство сельского населения. Потому что сельчане пригородные с тех магазинчиков живут – сдают туда излишки, сами покупают, чего нет на рынках или дорого. Тогда каждая четвертая буханка хлеба на прилавках от кооператоров была, себя кормили и соседей не забывали – пока там еще государство разрушенную промышленность восстановит.
А банда дерзкая, свидетелей не оставляют. Если магазин охраняется сторожем – убьют. А бывает, и продавцы рядом живут, сами охраняют. И этих тогда – тоже. А берут, в основном, деньги.
Значит, в продуктах не особо нуждаются, проживают где-то со всеми удобствами, не в лесу квартируют. И значит, есть у них способы выяснять, где имеются деньги сегодня. И еще, не хотят возиться с громоздкими грузами, вязаться с транспортом, потом искать каналы сбыта. А по транспорту искать их легче, все машины наперечет, а на телеге долго и не нагрузить много.
Такие соображения у нас тогда были. А начальник розыска наш, Чеботарь, Николай Михалыч, сам из фронтовой разведки, тогда сказал: «Чую, мужики, эти нам дадут жару прикурить. Непростая банда, с подходами, с глубоким умыслом».
Как в воду глядел – полтора года мы этих ловили. По агентуре никаких зацепок, а такое косвенно говорит: скорее, не местные. Да и какие там местные, в тех краях взрослых мужиков войною всех побило, или на фронт ушли. Могли, конечно, кто и вернуться. Но такие – засветились бы уже, у блатных свой «телеграф» налажен.
Откуда тогда бандиты знают о деньгах, на кого опираются и где? Кто сливает, короче? Магазины в разных местах, нужно в системе потребкооперации тогда информатора искать. В бухгалтерии, например, была у нас такая версия. Отработали – пустышка.
Тем временем, решили запустить дезу. Сделали утечку, мол, в таком-то магазине соберется касса, хорошо расторговались, на праздники майские пришлось. Сами сели в засаду, ждем.
Никто не пришел. Еще раз повторили номер – тихо, как в танке. Или – почуяли они, что лепим чернуху. Или, хуже – вообще информатор в нашей среде, внутри. Это мы тоже допускали.
А оперуполномоченных в отделе – четырнадцать душ. И вот – кто из них тогда?..
Гена увлекся своим рассказом, лезет в карман за папиросами. Достает из пачки, разминает. Потом тихо чертыхается, сует папиросу за ухо, негромко продолжает:
- Вот – кто? Я знал, что такое опасение имеется, Чеботарь мне поведал. Меня, как самого молодого, на агентуру поставили сразу. Опера не сильно стремились на «линию А», там сиди, перекладывай бумажки. А многим-то, – парни все молодые, – охота побегать, пострелять.
Я тоже не горел бумажной работой. Но тогда, после госпиталя, прихрамывал еще, куда тут бегать. А с агентурой такое неважно, там личные качества главнее: чтобы говорить умел с людьми, найти подход. И доверие к тебе выше – фронтовик, раненый, сам хлебнул.
Вот Чеботарь меня негласно к проверке и подключил. Его можно понять: а кого еще? Я приезжий, в городе недавно, связями пока не оброс. И вообще, как первые эпизоды грабежей произошли, в госпитале еще лежал, триста верст оттуда. Значит, по логике – можно из круга подозреваемых исключить.
Своих подозревать, конечно, погано. Но – вдруг! – один из наших – чужой? Война научила: жди удара из-за угла. Доверяй, но проверяй. Не пустые слова, кровью написаны такие правила жизни.
Начал выполнять поручения Чеботаря: ездил по архивам, рылся в документах, искал всякие нескладушки в старых делах нашего оперсостава. Года полтора тянулось, уже говорил.
И бандиты тоже не сидели, грабежи продолжались, зацепок не оставляли. Действовать стали злее, несколько магазинов после ограбления подожгли. Это, считай, террор, открытый вызов народу и советской власти. Начальство наверху уже ультиматумы говорит: «Взять любыми путями, иначе головы полетят!»
Однажды прихожу с утра в райотдел, дежурный с порога: «Задержали ваших грабителей, главарь в КПЗ у нас сидит». «- Как, кто задержал?! – Чеботарь ночью привез, задерживал сам…»
Как сложилось, мы узнали позже. Чеботарь и рассказал. Говорит, однажды заметил занятный такой факт. В его кабинете накурено было всегда, хоть топор вешай. А когда оперативка, оперов набивается под завязку, вообще – не продохнуть. Форточку открывали, но мало помогало такое.
И как-то смотрит: дым под потолком обычно плотно стоит, а тут – будто ручейком утекает в стену. А в стене – старая труба, печи когда-то в доме были. Здание еще дореволюционной постройки, сохранилось, после войны приспособили под райотдел. Отопление переделали, а трубы от печей остались. А кабинет начальника розыска – на втором этаже.
И вот, тяга появляется в эту трубу, в щель от заслонки, только если совещание в кабинете. Интересное явление, заставляет задуматься.
Он и задумался, потом взял ключи вечером и прогулялся по пустому зданию. Внизу под кабинетом – архив. А вверху, на третьем этаже – помещение хозяйственного назначения. Всякие свалены старые столы, да ломаные стулья. И тут же техничка, приходящая уборщица сделала себе кладовочку, хранит там свои ведра, швабры да тряпки. И печная труба идет, рядом по стенке.
Чеботарь сделал эксперимент: включил у себя в кабинете радио, а наверху выдвинул заслонку и послушал. Слышно отчетливо из щели, все слова разобрать можно. Ну и тяга, конечно, налицо, труба же.
Дальше, оставалось поинтересоваться уборщицей-техничкой. Интересная оказалась тетушка. Родилась в Новочеркасске, дочь белого офицера, примкнувшего к атаману Каледину. Убит при сопротивлении, отрядами Сиверса.
После смерти отца скиталась, имея на руках младшего брата. Оказалась в Керчи, пыталась уехать из России в Константинополь на пароходе белоэмигрантов. Не удалось, осталась тут, вела бродячую жизнь, брат подрос и стал бандитом.
Это Чеботарь раскопал, делал запросы, концы обнаружились в архивах УИТЛК НКВД, там эти двое отметились на строительстве «Беломорканала» в 30-х. Потом след потерялся, но при немцах брат служил в полицаях на оккупированной территории, тоже удалось установить.
Мстили, получается, всю жизнь. После войны сестра пристроилась техничкой в наш райотдел. А братец ее по липовым документам проживал тут же рядом, подженился к солдатке с двумя детьми. Бандитствовал по ночам, днем делал вид, что порядочный гражданин.
Других подробностей не знаю, у нас эту семейку потом Комитет забрал, их подследственность, «дела с террористической окраской».
- А почему ваш начальник один-то его пошел брать?! – перебиваю я Гену. – Бандюга же мог его там положить и других бед натворить!
- Потому и пошел один. Фронтовик, понимал, что в доме там сожительница с детьми. Станут окружать – может и дом подорвать, терять нечего.
А так, Чеботарь сел в засаду вечером. Дождался, когда хозяин выйдет на двор по нужде. Там и взял, на толчке, в спущенных штанах – и бежать некуда, и взрывать нечем – смеется Гена. – У него, кстати, тоже Сталин был выколот на груди. Видимо, прикрыться хотел, если поймают.
- А вывод? – спрашиваю я.
- На мелочи надо внимание обращать. И смотреть, куда дым уходит. А Сталин чёрных дел не покрывает.
Ваш
Коба
[ Важные ссылки и кнопки ]
Фото © shutterstock.com
«О ЗАСАДАХ, ВНИМАНИИ К МЕЛОЧАМ И ПОЛЬЗЕ КУРЕНИЯ»
Засада – занятие унылое. Придет ли кто – неизвестно, а сидеть и ждать – обязан. Значит, кто-то из начальства посчитал перспективным. Ну, или просто – нужно отработать и этот вариант розыска. Для отчетности и «галочки» в документах: «Проведено засадное мероприятие, результат отрицательный…»
Сидим в засаде с Геной. Гена – «вечный старшина». Образования не хватает, восемь классов «и коридоры». В смысле, не раз отправляли доучиваться в ближайшую вечернюю школу, но Гена ее бросает – двое детей, другие заботы. Руководство, конечно, бухтит. Есть приказ министерства: в милиции – только со средним образованием, ниже нельзя.
Но Гена – особая статья. Во-первых, он пришел в начале пятидесятых, такого приказа еще не было. Скоро тридцать лет стажа службы. Может и сам уйти в любой момент. Но заменить – некем. Потому что, агентурист. Кто в теме, понимает: передать агентуру на связь другому оперу – та еще проблема. И это уже – «во-вторых».
А в-третьих, Гена и сам не хочет быть офицером. Говорит: «Дико я буду выглядеть в полста с лишним, с одной сиротливой звездочкой на погоне. Как после штрафбата. А так – усатый бравый старшина, сам черт не брат».
Гена, конечно, хитрит. Уголовный розыск форму не носит. Но бывает все же, выгоняют дважды в год на строевые смотры. Неизбежное зло. Хотя, раньше розыскников на такие мероприятия не привлекали. А теперь – для показухи и численности. Для «галочки», в общем, у нас такое любят.
Хочется курить. Но в засаде нельзя, это азы, демаскирует сразу твое присутствие. Спрашиваю:
- Гена, тебе приходилось на войне в засадах сидеть? Как там с куревом было тогда?
- На войне – не приходилось, я же в самом конце попал, последним призывом. Пока довезли в действующую армию, война, считай, уже и кончилась. Так, только чуток, уже за Будапештом. Чего там – в засадах сидеть, – гнали эту сволочь на проход, вышибали из каждой поганой щели.
А вот после – не раз пришлось. Это уже Западная Украина, войска по охране тылов фронта. Вернее, внутренние войска НКВД, их тогда переименовали. С «лесными братьями» разбирались, те по схронам: другая тактика, другие методы борьбы. Эти черти – с ними не покурить, за версту чуют. Зверье. Хитрые, подлые, осторожные.
- Расскажи! – требую я.
- Скучно – Гена машет рукой, обрубая мою инициативу. – Сто раз говорено: выявили, окружили, закидали гранатами. С ними не церемонились, кто не сдается – уничтожали.
- Вот ты сказал: «выявили». А – как?
- Обычно. Оперативно-поисковая группа. Учет и анализ происшествий на территории. Работа с населением. Засады те же. Рутина, рассказывать нечего.
Ну, когда и войсковые операции проводили. Окружили лесной массив, прочесали, зачистили. Но это редко, по большим бандгруппам. И саперов привлекали, и собак.
Всякое бывало, там до пятидесятых годов по лесам чудили. Но я уже тогда перевелся в уголовный розыск. Зацепило однажды миной, признали негодным к строевой. И все, списан из армии, зачислен сюда. Так и работаю до сих пор.
- Скучный ты человек, Гена… – говорю я, с прицелом раззадорить собеседника. – «Сам видел, никому не расскажет». Вот ты помрешь, потомки ничего не узнают, а будут всякую лабуду о том времени после собирать.
- Пусть документы читают – Гена неумолим, ему просто лень чесать языком. – В документах все есть. А очевидцы, бывает, сами завираются безбожно.
- Ладно – пытаюсь перевести разговор на другую тему. – Вот, говорят, раньше кололи профиль Сталина на груди, даже в песне об этом есть. В смысле, поведут на расстрел, увидят – и по вождю стрелять не будут.
- Вранье! – опять рубит Гена. – Сталина – кололи, а дураков не было. Надо расстрелять – никто не посмотрит. На девочек-пионерок такой рассказ. Или на блатную шпану, дурной романтикой башку забивать. Тогда говорили: «Сталин черных поступков не покрывает».
- Кстати, слышал, банды из бывших фронтовиков – самые страшные были.
- Тоже вранье. Что значит, «самые страшные», чем измеряли? Самые страшные всегда, кто человеческий облик потерял. А такие везде были, и в тылу тоже. Хорошо, расскажу тебе тогда случай…
Я доволен, Гену удалось-таки разговорить. Он продолжает:
- Это, пятидесятые уже, я из армии после ранения, в Белоруссии временно осел. Райотдел довольно большой, областной город, война потрепала, многое разрушено еще. Но восстанавливают ударными темпами, пленные трудятся, местные жители помогают. И военно-строительные части тоже.
Со жратвой пока еще плохо, карточки только три года, как отменили. И военное положение тогда же сняли, комендантского часа больше нет, можно по городу без пропуска ходить.
И завелась в предместьях банда. Грабят, в основном, небольшие магазинчики и лавки потребкооперации.
И вырисовывается картина: грабят не так для наживы, а пытаются еще вызвать недовольство сельского населения. Потому что сельчане пригородные с тех магазинчиков живут – сдают туда излишки, сами покупают, чего нет на рынках или дорого. Тогда каждая четвертая буханка хлеба на прилавках от кооператоров была, себя кормили и соседей не забывали – пока там еще государство разрушенную промышленность восстановит.
А банда дерзкая, свидетелей не оставляют. Если магазин охраняется сторожем – убьют. А бывает, и продавцы рядом живут, сами охраняют. И этих тогда – тоже. А берут, в основном, деньги.
Значит, в продуктах не особо нуждаются, проживают где-то со всеми удобствами, не в лесу квартируют. И значит, есть у них способы выяснять, где имеются деньги сегодня. И еще, не хотят возиться с громоздкими грузами, вязаться с транспортом, потом искать каналы сбыта. А по транспорту искать их легче, все машины наперечет, а на телеге долго и не нагрузить много.
Такие соображения у нас тогда были. А начальник розыска наш, Чеботарь, Николай Михалыч, сам из фронтовой разведки, тогда сказал: «Чую, мужики, эти нам дадут жару прикурить. Непростая банда, с подходами, с глубоким умыслом».
Как в воду глядел – полтора года мы этих ловили. По агентуре никаких зацепок, а такое косвенно говорит: скорее, не местные. Да и какие там местные, в тех краях взрослых мужиков войною всех побило, или на фронт ушли. Могли, конечно, кто и вернуться. Но такие – засветились бы уже, у блатных свой «телеграф» налажен.
Откуда тогда бандиты знают о деньгах, на кого опираются и где? Кто сливает, короче? Магазины в разных местах, нужно в системе потребкооперации тогда информатора искать. В бухгалтерии, например, была у нас такая версия. Отработали – пустышка.
Тем временем, решили запустить дезу. Сделали утечку, мол, в таком-то магазине соберется касса, хорошо расторговались, на праздники майские пришлось. Сами сели в засаду, ждем.
Никто не пришел. Еще раз повторили номер – тихо, как в танке. Или – почуяли они, что лепим чернуху. Или, хуже – вообще информатор в нашей среде, внутри. Это мы тоже допускали.
А оперуполномоченных в отделе – четырнадцать душ. И вот – кто из них тогда?..
Гена увлекся своим рассказом, лезет в карман за папиросами. Достает из пачки, разминает. Потом тихо чертыхается, сует папиросу за ухо, негромко продолжает:
- Вот – кто? Я знал, что такое опасение имеется, Чеботарь мне поведал. Меня, как самого молодого, на агентуру поставили сразу. Опера не сильно стремились на «линию А», там сиди, перекладывай бумажки. А многим-то, – парни все молодые, – охота побегать, пострелять.
Я тоже не горел бумажной работой. Но тогда, после госпиталя, прихрамывал еще, куда тут бегать. А с агентурой такое неважно, там личные качества главнее: чтобы говорить умел с людьми, найти подход. И доверие к тебе выше – фронтовик, раненый, сам хлебнул.
Вот Чеботарь меня негласно к проверке и подключил. Его можно понять: а кого еще? Я приезжий, в городе недавно, связями пока не оброс. И вообще, как первые эпизоды грабежей произошли, в госпитале еще лежал, триста верст оттуда. Значит, по логике – можно из круга подозреваемых исключить.
Своих подозревать, конечно, погано. Но – вдруг! – один из наших – чужой? Война научила: жди удара из-за угла. Доверяй, но проверяй. Не пустые слова, кровью написаны такие правила жизни.
Начал выполнять поручения Чеботаря: ездил по архивам, рылся в документах, искал всякие нескладушки в старых делах нашего оперсостава. Года полтора тянулось, уже говорил.
И бандиты тоже не сидели, грабежи продолжались, зацепок не оставляли. Действовать стали злее, несколько магазинов после ограбления подожгли. Это, считай, террор, открытый вызов народу и советской власти. Начальство наверху уже ультиматумы говорит: «Взять любыми путями, иначе головы полетят!»
Однажды прихожу с утра в райотдел, дежурный с порога: «Задержали ваших грабителей, главарь в КПЗ у нас сидит». «- Как, кто задержал?! – Чеботарь ночью привез, задерживал сам…»
Как сложилось, мы узнали позже. Чеботарь и рассказал. Говорит, однажды заметил занятный такой факт. В его кабинете накурено было всегда, хоть топор вешай. А когда оперативка, оперов набивается под завязку, вообще – не продохнуть. Форточку открывали, но мало помогало такое.
И как-то смотрит: дым под потолком обычно плотно стоит, а тут – будто ручейком утекает в стену. А в стене – старая труба, печи когда-то в доме были. Здание еще дореволюционной постройки, сохранилось, после войны приспособили под райотдел. Отопление переделали, а трубы от печей остались. А кабинет начальника розыска – на втором этаже.
И вот, тяга появляется в эту трубу, в щель от заслонки, только если совещание в кабинете. Интересное явление, заставляет задуматься.
Он и задумался, потом взял ключи вечером и прогулялся по пустому зданию. Внизу под кабинетом – архив. А вверху, на третьем этаже – помещение хозяйственного назначения. Всякие свалены старые столы, да ломаные стулья. И тут же техничка, приходящая уборщица сделала себе кладовочку, хранит там свои ведра, швабры да тряпки. И печная труба идет, рядом по стенке.
Чеботарь сделал эксперимент: включил у себя в кабинете радио, а наверху выдвинул заслонку и послушал. Слышно отчетливо из щели, все слова разобрать можно. Ну и тяга, конечно, налицо, труба же.
Дальше, оставалось поинтересоваться уборщицей-техничкой. Интересная оказалась тетушка. Родилась в Новочеркасске, дочь белого офицера, примкнувшего к атаману Каледину. Убит при сопротивлении, отрядами Сиверса.
После смерти отца скиталась, имея на руках младшего брата. Оказалась в Керчи, пыталась уехать из России в Константинополь на пароходе белоэмигрантов. Не удалось, осталась тут, вела бродячую жизнь, брат подрос и стал бандитом.
Это Чеботарь раскопал, делал запросы, концы обнаружились в архивах УИТЛК НКВД, там эти двое отметились на строительстве «Беломорканала» в 30-х. Потом след потерялся, но при немцах брат служил в полицаях на оккупированной территории, тоже удалось установить.
Мстили, получается, всю жизнь. После войны сестра пристроилась техничкой в наш райотдел. А братец ее по липовым документам проживал тут же рядом, подженился к солдатке с двумя детьми. Бандитствовал по ночам, днем делал вид, что порядочный гражданин.
Других подробностей не знаю, у нас эту семейку потом Комитет забрал, их подследственность, «дела с террористической окраской».
- А почему ваш начальник один-то его пошел брать?! – перебиваю я Гену. – Бандюга же мог его там положить и других бед натворить!
- Потому и пошел один. Фронтовик, понимал, что в доме там сожительница с детьми. Станут окружать – может и дом подорвать, терять нечего.
А так, Чеботарь сел в засаду вечером. Дождался, когда хозяин выйдет на двор по нужде. Там и взял, на толчке, в спущенных штанах – и бежать некуда, и взрывать нечем – смеется Гена. – У него, кстати, тоже Сталин был выколот на груди. Видимо, прикрыться хотел, если поймают.
- А вывод? – спрашиваю я.
- На мелочи надо внимание обращать. И смотреть, куда дым уходит. А Сталин чёрных дел не покрывает.
Ваш
Коба[ Важные ссылки и кнопки ]
Фото © shutterstock.com
Journal information